Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn] - Франсин Риверс

Мать строго посмотрела на него.

— Тиваз избрал ее, когда она была еще ребенком.

— Она пророчица?

— Она не обладает таким даром видения, как я. Ее дар в колдовстве и в черной магии. Отнесись к ней с уважением, Атрет. Она обладает огромной силой.

— Не надо ее дразнить, — сказала Марта, явно испытывавшая страх перед Аномией.

— В ней нет Божьей силы, — презрительно сказал Атрет.

— В ней сила Тиваза! — возразил по–прежнему возбужденный Вар.

— Наш народ почитает ее как богиню, — сказала Фрейя, ее руки бессильно лежали у нее на коленях.

— Богиню, — усмехнулся Атрет. — Вы хотите узнать о настоящей силе? Рицпу убили маттиасы. Я сам видел, как она умирала, мама. Собственными глазами. — Он видел, с каким сомнением смотрели на него собравшиеся. — Если я чего и насмотрелся за эти одиннадцать лет, так это смерти. — Он указал на Феофила. — Этот человек возложил на нее руки и молился именем Иисуса Христа. Я видел, как она воскресла из мертвых. И ее смертельная рана закрылась. Клянусь своим мечом, это правда! И ничто из того, что я когда–либо видел в священной роще, не сравнится с Иисусом Христом. Ничто!

Почувствовав беспокойство, Фрейя пристально глядела на сына. Иисус. Что же в этом имени такого, что заставляет ее испытывать какую–то внутреннюю дрожь?

— Есть много богов, Атрет, но Тиваз всегда был и остается единственным истинным богом нашего народа.

— Что принес Тиваз хаттам, кроме смерти и разрушений?

Марта вздрогнула, ее глаза были полны страха. Даже Юзипий отпрянул. Глаза Вара горели.

— Нельзя так говорить, — сказала Фрейя. — Ты обижаешь нашего бога.

— Он этого заслуживает!

— Атрет, — тихо обратился к нему Феофил.

Но Атрет не слушал уже никого вокруг себя, дав волю вспыхнувшему в нем гневу:

— Где был Тиваз, когда наш народ взывал к нему о помощи в битве против гермундов? А когда был жив отец, мама, разве хатты одержали победу в битве за реку и соляное плато? Нет. Гермунды нас просто искромсали. Они едва не стерли нас с лица земли, ты еще сама об этом говорила. И где был тогда Тиваз? Какую он показал власть и силу? Где был этот великий бог, когда мы с отцом сражались против Рима? Разве мой отец, или Дульга, или Рольф или сотни других добились победы над врагом? Нет! Они храбро сражались и погибли, взывая к имени Тиваза. А меня заковали в цепи.

— Хватит! — сказал Вар.

Атрет не послушал и своего брата, пристально глядя на мать. Ее лицо было белым, как снег. Атрет успокоился, умерил свой пыл, но не замолчал:

— Я верил, мама. Я был его учеником. Ты знаешь о моей верности. Я проливал за него кровь и пил кровь из священного рога. Я приносил жертвы. Я убивал его именем и прославлял его имя в каждом сражении и в Германии, и в Риме, и в Ефесе. И все, что я при этом знал, — это смерть и разрушение. Пока не случилось то, что было семь дней назад.

Вар встал.

— Ты вернулся сюда и до сих пор жив только благодаря силе Тиваза!

Атрет посмотрел на него.

— Не Тиваза, брат. Иисус Христос хранил меня в живых, чтобы я мог вернуться домой с этим мужчиной и с этой женщиной и рассказать вам истину!

Лицо Вара побагровело.

— Какую истину? Ту самую, которой тебя напичкал этот римлянин?

— Ты не веришь моим словам? — Тон Атрета стал угрожающим.

Разгневанный Вар все еще находился во власти ревности — он видел, как Аномия посмотрела на его брата.

— Если ты веришь всему, что тебе говорит этот римлянин, ты просто глупец!

— Хватит, — вмешалась Фрейя.

Атрет встал.

Рицпа схватила его за руку.

— Атрет, прошу тебя, успокойся. Так ты ничего не добьешься.

Он отстранил ее руку и пошел на брата.

Фрейя встала между сыновьями.

— Хватит, я сказала! Довольно! — Она развела их руками в разные стороны. — Сядьте!

Братья медленно сели, не сводя глаз друг с друга.

— Атрета не было дома одиннадцать лет, Вар. Не будем же мы ссориться в самый первый день его возвращения.

— Этими своими разговорами он нашлет на всех нас проклятие!

— Тогда вообще не будем говорить сегодня о богах, — сказала Фрейя, посмотрев на Атрета, и в ее взгляде читались одновременно и боль, и мольба.

Атрет хотел немедленно убедить всех в своей правоте, поэтому он взглянул на Феофила, как бы ища у него поддержки. Феофил в ответ медленно покачал головой. Расстроившись и почувствовав себя брошенным, Атрет взглянул на Рицпу, ожидая, что хотя бы она поддержит его. Но она стояла, склонив голову и закрыв глаза. Их молчание рассердило его. Разве они не должны проповедовать имя Иисуса Христа? Разве они не делали этого в тот самый момент, как пришли сюда? Почему же они теперь молчат? Почему же они не провозгласят истину сейчас, чтобы Вар ее услышал?

— Прошу тебя, — обращаясь к нему, сказала мать, — не нужно сегодня никаких ссор. — Она так долго ждала возвращения сына, надеясь на то, что оно принесет с собой мир, и вот теперь, спустя всего час после его возвращения, война едва не разгорелась в ее собственной семье. Фрейя посмотрела на Рицпу, такую красивую и необычно смуглую. А как же то видение, которое пришло к ней тогда, много лет назад? Неужели она ошиблась?

— Как хочешь, — произнес Атрет, обидчиво поджав губы. Нетерпеливым жестом он приказал служанке налить ему пива. Когда рог снова был полон, он сжал его в руках. Тяжело вздохнув, он посмотрел на брата.

— Ты теперь вождь?

Вар скривил губы в горькой усмешке.

— С моей–то раненой ногой? — Он натужно засмеялся и посмотрел на Феофила. — Спасибо Риму. — Атрет увидел в глазах брата ту же лютую ненависть, которую когда–то испытывал сам.

— Руд у нас теперь вождь, — сказал Юзипий, когда понял, что Вар больше ничего не скажет. — А помощник у него — Хольт.

— Хорошие люди, — сказал Атрет. Несмотря на то что они были старше его, в прошлом они были ему верны. — Но я не видел их на улице.

— Они несколько дней назад отправились на встречу с вождями бруктеров и батавов, — сказал Юзипий, назвав два племени, которые были союзниками хаттов в войне с Римом.

— Что, готовится еще одно восстание? — спросил Атрет.

— В прошлом году римляне сожгли нашу деревню, — сказал Юзипий. Он хотел было продолжить свой рассказ, но Вар посмотрел на него тяжелым взглядом. Юзипий погладил своего сына по голове и замолчал. Вар многозначительно посмотрел на Атрета, потом на Феофила, затем осушил свой рог. Они не будут обсуждать проблемы хаттов в присутствии римлянина.

Феофил по своему опыту знал нравы и обычаи германцев, поэтому все понимал. У этих людей смелости и гордости гораздо больше, чем здравого смысла. Домициану не хватало славы его отца, Веспасиана, который давно умер, и брата, Тита. Теперь он был готов пойти на все, лишь бы доказать самому себе, что и он чего–то стоит. И если хатты совершат эту глупость — вступят в союз с другими племенами и начнут новое восстание против Рима, они только сыграют на руку Домициану. Феофил хотел предостеречь их, но промолчал. Любое его слово воспримут здесь с подозрением.